«Как, говорите, фамилия?!» — капитан 2 ранга Савин, командир скр «Доблестный», повысил голос и уже не улыбался, — «Вишняков?»
Первый раз моя фамилия вызывала такую реакцию, но не отказываться же: «Так точно, Вишняков» — «А у вас старшего брата нет?» — «Нет». «Ну идите… пока.»
Закончив свою службу на скр-126, я из Гремихи вернулся в Североморск, зашёл на дивизию, получил предписание на «Ленком» и решил двигаться в Ара-губу на «Доблестном», который аккурат закончил погрузку боезапаса после дока. Но представление командиру выбило меня из колеи и ввергло в угрюмую задумчивость.
Штурман «Доблестного» Серёжа Бондаренко покатился со смеху, услышав мой рассказ о командирском приёме, выглянул в коридор и заорал: «Слава! Слава, иди сюда!»
И в каюту заглянула круглая улыбающаяся морда — это и был местный Вишняков, капитан-лейтенант, командир РТД. Добрейшая душа, толстяк, не карьерист ни разу и хохмач…
Мы сразу с ним сошлись, звали друг друга «братан»; конечно, он старший. Слава был очень силён, и когда кто-нибудь из окружающих борзел, то ему достаточно было нахмуриться, чтобы ситуация плавно скатывалась на нет.
Как дежурному по кораблю цены ему не было — ни один матрос «годок-подгодок», не говоря о всяких полторашниках, никогда в жизни бы не отважился на его дежурстве нарушить безобразия, водку попьянствовать…
Слава брал таковых за ворот и встряхивал, иногда завершал воспитательный процесс подзатыльником… Нет, не было желающих поспорить со Славой — идти или не идти на физзарядку.
Дело своё он знал, от службы не отказывался, но и не напрашивался. Язык у него был острый, с реакцией не задерживался. Если мне не изменяет память, именно он был автором знаменитого ответа на возмущённый крик командира: «Стоите тут, глазами хлопаете, дышите вчерашним!» — «Никак нет, товарищ командир — свежак!»
Для понимания ситуации надо добавить, что дело было в 7:30 утра, офицеров построили в коридоре кают-компании.
Командиры-начальники его ценили как специалиста, но относились к нему неоднозначно — несправедливость Славу раздражала, за словом он в карман не лез, мог и в табло без лишних слов зарядить, — чем и объясняется реакция Савина на моё появление.
Я редко с ним виделся — и «Доблестный» и «Ленком» носились по морям, как угорелые. Иногда встречались: «Как дела, братан?» — «Нормально, Паша», — и рот до ушей всегда…
Крысы нас доставали — писк, топот лап за подволоком, хвосты эти торчат из щелей у плафонов. Слава боролся с ними оригинальным способом — хватал эти хвосты и резко дергал. В удачные разы до трёх-четырёх единиц лишал рудиментов. Писк сразу превращался в вой, а потом наступала тишина — до следующего приплода крысы избегали елозить над девятнадцатой каютой.
Постепенно Славина карьерная звезда закатывалась, «Доблестный» встал в завод, всех, кого надо, забрали, а про остальных забыли, включая и Славу.
…
Я, окончивши классы, назначился флагманским штурманом на родную бригаду, и в этом качестве отправился на «Доблестный» принимать экзамены на классность у личного состава БЧ-1.
А неподалёку стоял Резвый, минёром там служил мой добрый друг Юра, и я уже предвкушал чрезвычайно событийный и насыщенный вечер.
Но дорога задержала, и в Росту я приехал уже поздно. Светило солнце, полярный день только заканчивался, но причалы 35-го завода и палубы кораблей пустовали — отбой уже прошёл.
«Кому и как о вас доложить?» — вахтенный у трапа «Резвого» не успел выйти из сонной задумчивости, а я уже проскочил мимо него в тамбур, бросив ему на ходу: «Офицер штаба бригады».
Юра встретил меня душевно — из сейфа досталась бутылка шила, из рундука банка тушёнки, без стука в каюту ввалился Слава: «Братан! Здорово!» Только разлили, подняли — зазвонил телефон, а я разглядел на славином кителе повязку «РЦЫ» и портупею. Он схватил трубку: «И что? И где он? А, б…», схватил фуражку и выбежал в коридор.
«Дежурит, бедолага, ну, давай…» — наши подходы к снаряду периодически сопровождались топотанием в коридоре, неясным шумом, перекатывающимся по корабля из носа в корму и обратно. «Беспокоится Слава, службу бдит..» — одобрительно кивали мы головами.
Дверь распахнулась, каюту снова заполнил Слава — потная красная физиономия, — расстёгивая воротник кителя, выдохнул: «Вот же гад, а? Припёрся какой-то проверяла на борт, шляется неизвестно где, сейчас нароет, маринист, замечаний, завтра с утра сниматься придётся…»
Вот тут-то до меня и дошло, кого Слава ищет. Прости, говорю, старина, проверяла-то это я… Дёрнув головой, Слава преодолел позыв захрустеть моей гортанью, помолчал и выдохнул: «Ну, наливайте за встречу..»
Обстановка разрядилась, разговор плавно коснулся всех служебных тем и перешёл на антиалкогольную компанию.
Нас-то она не очень волновала — спиртом корабли продолжали снабжаться, не пропадём, но вот в качестве напитка Слава разочаровался: «А я вам говорю — нельзя его теперь разбавлять! Надо пить на вдохе и запивать!» — и продемонстрировал. Получилось впечатляюще. «Дай-ка я попробую,» — отозвалось во мне ретивое.
Вдыхаю (меня ещё папа учил пить спирт неразбавленный), глотаю, поворачиваюсь к умывальнику — плеснуть воды в стакан… А Слава придерживает эту поворотную соску своей медвежьей лапой и участливо приговаривает: «Каешься, Паша? Вот и я по твоей милости с вытаращенными глазами по низам носился, проверяла хренов» — Подождал ещё секунд пять и, сжалившись, сунул мне в руку стакан с водой…
«Ах ты ж, Слава, гад, — говорю, продышавшись, — чтоб тебе вылезло, брат называется.» Слава и сам уже был не рад, всё норовил мне по спине похлопать — еле уклонился от этого его похлопывания, не соизмерил бы он силу от раскаяния и загнал бы меня в инвалидность…
Хорошо мы досидели остаток ночи, душевно. Не видел я его с тех пор, и как его жизнь сложилась — не знаю. Но с теплом вспоминаю единственного однофамильца, встретившегося мне на жизненном пути.
…
Такие дела.
