… Надо сказать, что флотская служба отличается от сухопутной многими деталями. Одна из них — демобилизация.
Слова «дембель», «дембельский альбом» и названия прочих атрибутов с прилагательным «дембельский» — всё это на флоте запрещённые слова. ДМБ — вот благородная аббревиатура, отличающая матроса, прослужившего 2,5 года, от дембеля Советской армии, по флотским меркам — жалкого полторашника!
ДЭМЭБовщик знает, что впереди у него аккордная ДЭМЭБовая работа, как правило, сопряжённая с приведением в порядок какого-то помещения. Для «отличников БП и ПП» корабельного масштаба, как правило, готовились гальюны экипажа, переборки которых следовало зачистить до металла, засуричить и покрасить, «чаши генуи» отодрать до благородного цвета слоновой кости, поменять прокладки в системах…
Неисчерпаема требовательность старпома! Не имеет границы мстительная злопамятность главного боцмана!
Тех же годков, которые в нарушениях воинской дисциплины ограничивали себя масштабами боевой части, в боевой части и припахивали. Миша Морозов, командир отделения рулевых СКР-126, был как раз из таких. Небольшого роста, призванный из села под Ростовом-на Дону, он честно и спокойно отслужил положенные сроки, и к рубежу «100 дней до приказа» он подошёл, выкрасив штурманскую рубку, гиропост и шахту лага заранее.
Миша втихомолку распихивал свои обязанности по молодым рулевым и электрикам, в нужное время оказываясь возле меня и бодро докладывая о выполнении задачи. На дверь штурманской он вешал табличку «Не входить! Корректура секретных карт», запирал дверь изнутри на замок, гарантируя себя от вторжения дежурного по кораблю, и потихонечку пришивал галуны, канты, наращивал ленточки, срезал ранты, клеил фотографии, раскрашивал кальки… Благородная дэмэбовая активность…
«Та-а-щ лейтенант! 100 дней до приказа!» — как-то возопил он в штурманской, когда я вывалил на стол автопрокладчика очередную пачку ИМ ГУНиО. «И что, Миша, и что?» — в ответ я прикинулся непонимающим. Раскрасневшись от возмущения, Миша взялся объяснять мне, что ему нужно готовиться к убытию в его колхоз, а у него ни формы человеческой, та-ащ, ни альбома дэмэбового, что ж вы думаете себе, я прям до схода с трапа уродоваться буду что-ли…
«Думаю, да,» — мой ответ вывел Мишу из себя, но команда на построение по малому сбору не дала ему возможности со мной поспорить.
Последующие дни Миша демонстрировал мне своё «ФЭ» — демонстративно и смешно.
…
Однажды мне довелось поучаствовать в дэмэбовом праздновании ста дней. Было это так.
СКР-16 стоял в ПД-4 35 СРЗ. Про этот плавдок ходили легенды, что это средняя треть немецкого дока, который был постален в Тромсё для «Тирпица».
Не знаю — правда это или нет, но в башнях дока и будке докмейстера сохранились бронзовые шильдики с немецкими надписями. Доковый ремонт, как правило, забота механика, остальные бычки лишь обозначают ремонтную активность, людей разбирают на зачистку и покраску подводной части корпуса, общее настроение на корабле благостное и доброжелательное.
Так было и в этот день — суббота, развод прошёл, командир сошёл, и мы, лейтенанты-первогодки, травили в кают-компании, ожидая морячка-киномеханика, засланного вдоль причальной линии завода в поиск новых фильмов. Дежурил по кораблю молоденький мичман, с которым пол-экипажа были «на ты», поэтому спокойное течение нашего dolce far niente периодически прерывалось разборками с очередным оборзевшим полторашником, косо посмотревшим на существо с повязкой «рцы» или криво выразившимся в его адрес…
…Киноаппарат складывался в ящики, иллюминаторы в кают-компании задраивались, мы уже собирались отбиваться, но не тут-то было — в двери появился дежурный. «Т-а-а-щ, — произнёс он упавшим голосом ни к кому конкретно не обращаясь, — буза какая-то на камбузе…» Переглянулись и пошли.
За лёгкой дверью камбуза, расположенного палубой выше, действительно слышались голоса изрядно, похоже, весёлые. Напрягаться для их опознания сильно не пришлось — это были наши «годочки»: матросы, увольнявшиеся наступающей осенью и отмечавшие пресловутые сто дней.
Команда «А ну открыли дверь!» и громкий стук прервали общение «уже гражданских», как говорят в кубриках, людей — наступила тишина. «Еняшин! Танский! Алёхин! Открывайте дверь!» — ответом была ругань и смех.
Все дальнейшие события заняли минут 5-7. Раздвижной упор выломал замок, мы влетели на маленький камбуз — навстречу нам кинулись в дым пьяные матросы (четверо или пятеро, не помню), впереди командир отделения радиометристов артиллерийских секретарь комитета ВЛКСМ корабля старшина первой статьи Еняшин с мясницким топором над головой…
Время для меня словно остановилось — медленно-медленно откуда-то сзади выныривает Володя Фарыкин, начальник РТС, с палубным ключом в руке, и плавным движением бьёт этим ключом Еняшина в лоб, кровь заливает ему лицо, топор падает за спину, а вслед за ним и он падает кулём… Все замерли, и только Бэн не растерялся, а погнал враз протрезвевших героев из камбуза в коридор. Ночь они провели в гидроакустическом отсеке, связанные по рукам и ногам. Уволились в запас 30 декабря — «под ёлочку», как говорится…
….
Недавно один из них, Сергей Алёхин, нашёл меня в сети. Жизнь здорово помотала его — в составе спецназа МВД был в Сумгаите и Баку, в Чечне, добровольцем в Приднестровье. При исполнении применил оружие — уволили недавно. Спрашивает: «Не забыли вы нас?» Эх, ребята, разве вас забудешь…
Такие дела…